кто-то пассивный оратор, кто-то активный гей, кто-то сдаёт бутылки, кто-то сдаёт людей...
Он прогонял её, отталкивал,
Закрывал за ней дверь,
Менял замки,
Занавешивал жизнь,
Боясь подсесть на запах её волос
И вкус дыхания,
Замешанного на утреннем стоне.
Он держал её за руки,
Приковывал к себе взглядом,
Привязывал воспоминаниями,
Запирал в прошлом,
Боясь, что она исчезнет за точкой невозвращения.
Предвидя ломку.
Он рисовал её по памяти,
По ощущениям на кончиках пальцев,
По мелодии, на которой завис диск,
По оттенкам отражений в зеркалах.
Он встречал её, широко распахнув глаза,
И провожал, зажмурившись.
Он выставлял её за дверь,
Ненавидя желание тут же позвать –
Шёпотом, криком,
Умоляя
Остаться или уйти навсегда.
...А потом он сидел на полу,
Свободный и ничейный,
В огромной пустой вселенной
Своей однокомнатной жизни,
Всматривался до слепоты в её портрет
И растирал в пальцах краски,
Тёплые, как её тело.
Алёна Берёзкина
Закрывал за ней дверь,
Менял замки,
Занавешивал жизнь,
Боясь подсесть на запах её волос
И вкус дыхания,
Замешанного на утреннем стоне.
Он держал её за руки,
Приковывал к себе взглядом,
Привязывал воспоминаниями,
Запирал в прошлом,
Боясь, что она исчезнет за точкой невозвращения.
Предвидя ломку.
Он рисовал её по памяти,
По ощущениям на кончиках пальцев,
По мелодии, на которой завис диск,
По оттенкам отражений в зеркалах.
Он встречал её, широко распахнув глаза,
И провожал, зажмурившись.
Он выставлял её за дверь,
Ненавидя желание тут же позвать –
Шёпотом, криком,
Умоляя
Остаться или уйти навсегда.
...А потом он сидел на полу,
Свободный и ничейный,
В огромной пустой вселенной
Своей однокомнатной жизни,
Всматривался до слепоты в её портрет
И растирал в пальцах краски,
Тёплые, как её тело.
Алёна Берёзкина
