Он приходит глубокой ночью, вздыхает глухо и просит кофе.
Согревая простывшую табуретку, уныло хохлится воробьём.
Не пытаюсь развлечь — он угрюм и являет всё чаще профиль,
хотя ищет (по непроверенным данным) кусочек души внаём.
И зачем приходит?
К чему он ходит вокруг да около —
у меня расписано время на восемь жизней вперёд.
Но можно понять — его никто не лимитирует сроками.
Смотрит пристально.
Тянет руку, играет локоном.
Лезет в душу, оценивая степень зрелости.
Тоже ждёт?
Я запахиваюсь поплотнее: душа, махровый халат, сползающий плед.
Загораживаюсь скрещёнными руками — изыди к чёрту!
Ухмыляется криво.
В завитках надо лбом его мнётся свет,
но, сбегая от света, назад его тень простёрта.
Я гадаю на гуще, зеваю, играю кубиком сахара.
Время тоже устало — разбуженной кошкой жмурит глаза.
Злюсь, но молча.
Зову его про себя прибабаханым,
а он что-то бормочет о пылью покрытых амфорах,
и тогда я вспоминаю разом все известные адреса.
Он уходит почти на рассвете — опять потерянным,
долго мнётся в пороге, трамбует минуты в потёртый рюкзак.
Прячет тайные помыслы по душевным глухим расщелинам
и бросается в утро камнем.
Зачем приходил?
Дурак...