Ведь по возрасту – это не так.
Из зеркального псевдо- и не-бытия
выплывает фантомный костяк
моей жизни со всеми её не- и но-,
с поворотами влево и впра-
во/обще ничего ещё не решено,
продолжается жизни игра!
Может, это рулетка, а, может, пейнтбол?
Не успела ещё разобрать.
Под фламенко и танго,
и под рок-н-ролл
продолжаю на сцене играть.
Так живу я, рифмуя субтитры и роль,
а суфлёр уж давненько оглох!
Но ведь есть режиссёр, говорящий мне: «Оль!
Эта пьеса твоя – видит Бог!»
Переигрывать пьесу какой мне резон?
Ставки сделаны, есть результат.
Впереди будет, знают все, новый сезон,
вон, афиши огнями горят!
Только мне эти лавры уже ни к чему –
дайте мне тишины хоть на час!
Что со мною такое – никак не пойму,
интерес к своей пьесе угас…
Может, сцену сменить? Выйти в новый ДК?
Нет, не примет – уже не сезон…
Остаётся ещё полсезона пока
молча стричь своей жизни газон.
А потом? О, аншлаг? Да, конечно, аншлаг!
Прогорим, как и Феникс, дотла!
И весь хлам за кулисами, весь этот шлак
толстым слоем покроет зола.
И вернусь я в гримёрку… и скину парик…
И сотру свои губы, глаза…
Если я - как старуха, то кто мой старик?
А в ответ мне – по щёчке слеза…
Остаётся один (непроверенный) ход -
самомненьем себя – под гипноз!
И тогда моей пьесы таинственный ход
будет знать разве что Дед Мороз!
Ну а я – снова к зеркалу, где мой суфлёр?
Чьи слова? Может мне промолчать?
Только в зеркале нежный красивый дублёр
мою пьесу играет на «пять»!
Я потом отраженью скажу: «Веселей!
Не грусти! Все печали пройдут!
А волос черноту ты в кудряшки завей –
нам обеим они так идут!»
А сама пересяду, наверно, в партер,
посмотреть на себя и сказать:
«Эта пьеса – моя! Очень точный размер!»
И – на сцену! До смерти – играть!
Ольга Шарова